Особенности описания себя и мира
Кроме того, что мы живём в действительном мире, в мире отношений, мы также живём в описываемом мире – в картине мира. Наша картина мира зависит не только от жизненного опыта, но и от языка, от способа описания, от используемых слов, образов, метафор, от степени их осознавания и уместности: язык определяет нашу реальность не в меньшей степени, чем жизненные обстоятельства.
При невнимательном отношении к языку, к тому, какие слова мы используем, в каком значении, как описываем мир, мы зачастую незаметно для себя оказываемся в весьма различных мирах, с разными условиями жизни в них, которые требуют от нас разных действий, отношений, способов жизни.
Естественным образом это требует и разного меня, то есть соответствующего вегетативно-соматического и эмоционального состояния, особенностей личности, системы ценностей, точки зрения и пр.
Чем в большей степени наше описание себя-и-мира соответствует действительности (разумеется, до конца она нам никогда неизвестна), тем больше возрастают наши возможности в мире. Описание, которое значительно отличается от действительности (наиболее это выражено при бредовых и галлюцинаторных психических расстройствах), нередко становится той почвой, которая питает самоотчуждение и способствует нарастанию психического расстройства. Чем более мы соответствуем действительности, тем более мы здоровы.
Так, частным примером самоотчуждения является такой способ описания человеком самого себя, в котором он оказывается объектом воздействия со стороны своей же психики.
Например, человек может видеть причину своих проблем (психического расстройства, болезни, неудач, трудностей) в своей «инфантильной личности» или в том, что его «психические механизмы» работают неправильно, а описывая своё состояние, человек может рассказывать о том, как на него «напал невроз», как его «поджидает страх», «не хочет уходить болезнь», «замучила бессонница», «виноваты привычки» и т.п.
Особенностью подобных описаний является то, что человек себя считает объектом, а субъектами – свои психические механизмы, особенности личности, всевозможные симптомы и т.д.
В какой-то степени такому описанию способствует наша культура и наука, а также сама наша способность выделять себя из мира и осознавать самих себя, которая делает нас людьми: то, что мы исследуем, является объектом нашего исследования, изучая и описывая себя «объективно», мы превращаем себя в объект.
Однако речь не о том, чтобы перестать различать явления – без этого не бывает познания. Речь о том, чтобы вместе с различением, определением, названием, описанием явлений, не терять из виду и самого познающего, в котором все «части», «свойства», «процессы» и пр. соединяются, а не остаются в качестве самостоятельных «сущностей».
Иначе мы рискуем так и остаться распавшимися на множество частей (на симптомы, бессознательное, супер-эго, эго-состояния, защитные механизмы психики, мозговые структуры, нейромедиаторы, гормоны, субличности, характер, установки, привычки, паттерны поведения, навязчивые мысли, психологические травмы, чувства, ум и т.д.), оказавшись в положении жертвы, объекта их воздействия.
Пример № 4. Надежда, 46 лет. Тревожно-депрессивное расстройство. На протяжении последних пяти лет несколько раз лечилась в психиатрических клиниках.
Причину своей невыносимой тревоги видит в том, что у неё «паразитическая личность», которая «захватила и не отпускает, принуждая думать в понятиях мучения». Узнав о том, что есть некий «внутренний ребёнок» (метафора потребностей), ополчилась на него, желая от него избавиться, так как он, по её мнению, и является источником её страданий: это он предъявляет неадекватные требования к миру, вызывая у неё нетерпимость и тревогу, и, чтобы ему не потворствовать, его нужно убить.
Важно осознавать, что функционирование каких бы то ни было «систем», в которых я воплощаюсь, не составляют существо моей жизни. Живут не мои механизмы, а я!
Объект не может быть субъектом. «Изнутри», то есть с точки зрения меня, живущего свою жизнь, всякий мой «механизм», «процесс», «структура», «состояние», «орган» и пр. являются воплощением и проявлением меня. Они не «у меня», они представляют собой проекции, стороны, свойства меня-живого, меня-проявляющегося. Я – это, в том числе, и организм, возможно, даже в первую очередь организм; однако организм – не есть я.
Если я об этом забываю, то невольно могу начать порождать «лишние сущности» – такие, как «мой страх», «моя тревога», «моё чувство», «мой внутренний ребёнок», «моя субличность», «моя болезнь» и т.д., то есть принимать метафоры, помогающие мне описывать и через это описание понимать какие-то особенности своей жизни, за нечто существующее действительно. В этом случае появляются основания для внутренней борьбы с этими «сущностями», а я становлюсь полем их битвы .
С точки зрения субъекта, действительно есть только я, как-то живущий свою жизнь.
Всё остальное есть моё проявление и проявление моего способа жить. И тогда нет страха, а есть я-боящийся; нет тревоги, а есть я-тревожащийся; нет чувства, а есть я-чувствующий; нет болезни, а есть я-болеющий и т.д.
При таком описании появляется тот, кто как-то живёт, – тот, от особенностей жизни которого зависит качественная определённость этой жизни (что это за жизнь); а вся необъятная и неизвестная вселенная моего «внутреннего мира», все физиологические, химические, психические процессы, которые «во мне» происходят, становятся моей данностью, проявлением меня-живого и моего способа жить. И то, что большинство этих процессов происходит вне моего осознавания, не подлежит осознаванию и никогда осознано не будет, не означает, что «они» отдельны от «меня». Они все есть я-живущий во всей своей целостности. Я есть не только то, что я о себе знаю – в неизмеримо большей степени я есть то, чего я о себе не знаю и не осознаю́.
Возможно, здесь будет уместной метафора айсберга с его относительно небольшой надводной частью и основной – подводной. (Причём «частями» они являются лишь для внешнего наблюдателя, выбирающего способ описания из своих интересов. Сам же айсберг цельный и не состоит из частей).
Метафоры, упрощая сложное явление с помощью понятного сравнения, помогают нам более ясно представлять происходящее. Но при этом следует учитывать, что всякая метафора, всякий способ описания – функциональны и формируются для решения определённых задач. Они могут быть точными и полезными в одном случае и бесполезными, а то и вредными – в другом.
Следует не упускать из внимания контекст употребления метафоры и вовремя от неё отказываться. Многое в мире можно уподобить друг другу, но подобие не означает тождества. Если мы это забываем, то оказываемся в ложной картине мира и перестаём соответствовать действительности. Если же помним и, используя различные метафоры, смотрим на себя, прежде всего, с точки зрения себя-живущего, себя-действующего, тогда мы собираемся в живую цельность.
И тогда появляется возможность для ответственности и за свои чувства, и за свои отношения, и за свои действия, и свои выборы – за свою жизнь. Теперь уже я не смогу пенять на свою «психику» – теперь я буду смотреть, что зависит от меня, как деятеля, живущего свою жизнь (на что и как я влияю в своей жизни).
Пример №5. Наталья, 27 лет. Отец алкоголик, подвергалась физическому насилию, с матерью тёплых отношений никогда не было. Несколько лет назад была изнасилована.
Метафора «внутреннего ребёнка» помогла ей стать более внимательной к своим жизненным обстоятельствам, и вместо привычного осуждения себя – бережно знакомиться со своими чувствами, заботиться о потребностях, желаниях и их осуществлении, активно защищать личные границы. Другая метафора – «внутреннего критика» – помогла по-иному посмотреть на свою нормативную, законодательную ипостась, предупреждающую её от ошибок, берегущую в социуме. Осознавание же, что и то и другое является всего лишь метафорами, помогает занимать активную позицию и в психотерапевтическом процессе, и в жизненных обстоятельствах.
Только в этом случае появляется возможность изменения способа жизни и выздоровления, поскольку появляется тот, кто может что-то менять в своей жизни, так как от него в ней что-то зависит.
При невнимательном отношении к языку, к тому, какие слова мы используем, в каком значении, как описываем мир, мы зачастую незаметно для себя оказываемся в весьма различных мирах, с разными условиями жизни в них, которые требуют от нас разных действий, отношений, способов жизни.
Естественным образом это требует и разного меня, то есть соответствующего вегетативно-соматического и эмоционального состояния, особенностей личности, системы ценностей, точки зрения и пр.
Чем в большей степени наше описание себя-и-мира соответствует действительности (разумеется, до конца она нам никогда неизвестна), тем больше возрастают наши возможности в мире. Описание, которое значительно отличается от действительности (наиболее это выражено при бредовых и галлюцинаторных психических расстройствах), нередко становится той почвой, которая питает самоотчуждение и способствует нарастанию психического расстройства. Чем более мы соответствуем действительности, тем более мы здоровы.
Так, частным примером самоотчуждения является такой способ описания человеком самого себя, в котором он оказывается объектом воздействия со стороны своей же психики.
Например, человек может видеть причину своих проблем (психического расстройства, болезни, неудач, трудностей) в своей «инфантильной личности» или в том, что его «психические механизмы» работают неправильно, а описывая своё состояние, человек может рассказывать о том, как на него «напал невроз», как его «поджидает страх», «не хочет уходить болезнь», «замучила бессонница», «виноваты привычки» и т.п.
Особенностью подобных описаний является то, что человек себя считает объектом, а субъектами – свои психические механизмы, особенности личности, всевозможные симптомы и т.д.
В какой-то степени такому описанию способствует наша культура и наука, а также сама наша способность выделять себя из мира и осознавать самих себя, которая делает нас людьми: то, что мы исследуем, является объектом нашего исследования, изучая и описывая себя «объективно», мы превращаем себя в объект.
Однако речь не о том, чтобы перестать различать явления – без этого не бывает познания. Речь о том, чтобы вместе с различением, определением, названием, описанием явлений, не терять из виду и самого познающего, в котором все «части», «свойства», «процессы» и пр. соединяются, а не остаются в качестве самостоятельных «сущностей».
Иначе мы рискуем так и остаться распавшимися на множество частей (на симптомы, бессознательное, супер-эго, эго-состояния, защитные механизмы психики, мозговые структуры, нейромедиаторы, гормоны, субличности, характер, установки, привычки, паттерны поведения, навязчивые мысли, психологические травмы, чувства, ум и т.д.), оказавшись в положении жертвы, объекта их воздействия.
Пример № 4. Надежда, 46 лет. Тревожно-депрессивное расстройство. На протяжении последних пяти лет несколько раз лечилась в психиатрических клиниках.
Причину своей невыносимой тревоги видит в том, что у неё «паразитическая личность», которая «захватила и не отпускает, принуждая думать в понятиях мучения». Узнав о том, что есть некий «внутренний ребёнок» (метафора потребностей), ополчилась на него, желая от него избавиться, так как он, по её мнению, и является источником её страданий: это он предъявляет неадекватные требования к миру, вызывая у неё нетерпимость и тревогу, и, чтобы ему не потворствовать, его нужно убить.
Важно осознавать, что функционирование каких бы то ни было «систем», в которых я воплощаюсь, не составляют существо моей жизни. Живут не мои механизмы, а я!
Объект не может быть субъектом. «Изнутри», то есть с точки зрения меня, живущего свою жизнь, всякий мой «механизм», «процесс», «структура», «состояние», «орган» и пр. являются воплощением и проявлением меня. Они не «у меня», они представляют собой проекции, стороны, свойства меня-живого, меня-проявляющегося. Я – это, в том числе, и организм, возможно, даже в первую очередь организм; однако организм – не есть я.
Если я об этом забываю, то невольно могу начать порождать «лишние сущности» – такие, как «мой страх», «моя тревога», «моё чувство», «мой внутренний ребёнок», «моя субличность», «моя болезнь» и т.д., то есть принимать метафоры, помогающие мне описывать и через это описание понимать какие-то особенности своей жизни, за нечто существующее действительно. В этом случае появляются основания для внутренней борьбы с этими «сущностями», а я становлюсь полем их битвы .
С точки зрения субъекта, действительно есть только я, как-то живущий свою жизнь.
Всё остальное есть моё проявление и проявление моего способа жить. И тогда нет страха, а есть я-боящийся; нет тревоги, а есть я-тревожащийся; нет чувства, а есть я-чувствующий; нет болезни, а есть я-болеющий и т.д.
При таком описании появляется тот, кто как-то живёт, – тот, от особенностей жизни которого зависит качественная определённость этой жизни (что это за жизнь); а вся необъятная и неизвестная вселенная моего «внутреннего мира», все физиологические, химические, психические процессы, которые «во мне» происходят, становятся моей данностью, проявлением меня-живого и моего способа жить. И то, что большинство этих процессов происходит вне моего осознавания, не подлежит осознаванию и никогда осознано не будет, не означает, что «они» отдельны от «меня». Они все есть я-живущий во всей своей целостности. Я есть не только то, что я о себе знаю – в неизмеримо большей степени я есть то, чего я о себе не знаю и не осознаю́.
Возможно, здесь будет уместной метафора айсберга с его относительно небольшой надводной частью и основной – подводной. (Причём «частями» они являются лишь для внешнего наблюдателя, выбирающего способ описания из своих интересов. Сам же айсберг цельный и не состоит из частей).
Метафоры, упрощая сложное явление с помощью понятного сравнения, помогают нам более ясно представлять происходящее. Но при этом следует учитывать, что всякая метафора, всякий способ описания – функциональны и формируются для решения определённых задач. Они могут быть точными и полезными в одном случае и бесполезными, а то и вредными – в другом.
Следует не упускать из внимания контекст употребления метафоры и вовремя от неё отказываться. Многое в мире можно уподобить друг другу, но подобие не означает тождества. Если мы это забываем, то оказываемся в ложной картине мира и перестаём соответствовать действительности. Если же помним и, используя различные метафоры, смотрим на себя, прежде всего, с точки зрения себя-живущего, себя-действующего, тогда мы собираемся в живую цельность.
И тогда появляется возможность для ответственности и за свои чувства, и за свои отношения, и за свои действия, и свои выборы – за свою жизнь. Теперь уже я не смогу пенять на свою «психику» – теперь я буду смотреть, что зависит от меня, как деятеля, живущего свою жизнь (на что и как я влияю в своей жизни).
Пример №5. Наталья, 27 лет. Отец алкоголик, подвергалась физическому насилию, с матерью тёплых отношений никогда не было. Несколько лет назад была изнасилована.
Метафора «внутреннего ребёнка» помогла ей стать более внимательной к своим жизненным обстоятельствам, и вместо привычного осуждения себя – бережно знакомиться со своими чувствами, заботиться о потребностях, желаниях и их осуществлении, активно защищать личные границы. Другая метафора – «внутреннего критика» – помогла по-иному посмотреть на свою нормативную, законодательную ипостась, предупреждающую её от ошибок, берегущую в социуме. Осознавание же, что и то и другое является всего лишь метафорами, помогает занимать активную позицию и в психотерапевтическом процессе, и в жизненных обстоятельствах.
Только в этом случае появляется возможность изменения способа жизни и выздоровления, поскольку появляется тот, кто может что-то менять в своей жизни, так как от него в ней что-то зависит.
© В.В. Ляшенко
2020 г.